Мы стали редко встречаться
Я с осторожностью отношусь к обобщениям. Например, их часто используют в качестве платформы, чтобы поныть. Приходится слышать: «Мы, современные жители мегаполисов, стали так редко встречаться! Всё телефоны, знаете ли, смс… Нет чтоб посидеть, поговорить душевно, в глаза друг другу посмотреть… Все бегом, бегом, привет-как-дела-нормально. Эх, времена…»
Мне интересно, о ком человек говорит, когда так говорит? Я, например, встречаюсь с друзьями когда захочу. С кем-то видишься чаще, с кем-то реже, интенсивность посиделок саморегулируется порывами души. Если с приятелем давно не разговаривал, значит, еще не так назрело. Станет действительно нужно — примчишься среди ночи и ОМОН тебя не остановит.
В этой мысли «эх, стали редко встречаться…» многовато пафоса и неоправданное обобщение. Хочется пожелать, чтобы человек говорил лично о себе, не привлекая никого в соучастники. Эх, мол, я стал так редко встречаться!..
Дальше интереснее…
Верка Сердючка и Джоакино Россини
Сам я телевизор не смотрю. Не знаю, идет сейчас Дом-2 или закрылся. Или идет, но уже Дом-3. С другой стороны, сказать, что я ненавижу подобные передачи, тоже не могу. Я отношусь к ним спокойно, как к явлению природы – снегу там или ветру. Хотя так было не всегда.
Когда-то я работал в оперном театре, и заметил, что на спектакли ходят одни и те же люди. Выглядываешь из оркестровой ямы и видишь ту же тётечку с синими волосами. Того же бородатого интеллектуала в очках. Тех же юных студенток одухотворенного вида. В антрактах они чинно прохаживаются по фойе и кланяются друг другу. В буфете те же, изо дня в день.
Меня это по молодости расстраивало – а как же остальные? Неужели в миллионном городе высокое искусство больше никому не нужно?
Глаза мои раскрылись, когда однажды я услышал интервью с Андреем Макаревичем. Дословно не помню, но смысл такой. Журналист, бравший интервью, посетовал, что поэзия в нашей стране перестала быть столь популярной, как, например, в 60-е годы. Помните — Евтушенко, Вознесенский, Белла Ахмадулина собирали толпы. Читали стихи на такую аудиторию, какую соберет не каждая поп-звезда. А сейчас? Полный упадок и разложение.
На что Макаревич ответил – ничего странного. Когда поэты собирают площади — это НЕ НОРМАЛЬНО. Во-первых, потому что стихи явление камерное, интимное. Во-вторых, поэзия вообще не массовое искусство.
Дальше интереснее…
Куда катится мир?
И опять мы встретились с Денисом, на этот раз на виртуальном балконе. Под прекрасными, но ненастоящими пальмами и ненастоящей, но прекрасной луной. В интернете.
Разлеглись на подушках, взяли по кружке чая, и я сказал – сегодня никаких серьезных тем, Денис. Только легкий треп, шутки, веселье, смех и все такое.
— Конечно, — ответил Денис задумчиво. – Как всегда.
Через 2 минуты мы по уши в высоких материях.
В этот раз Денис выразил озабоченность тем, что мир деградирует. В смысле, становится аморальным и безнравственным. Я сказал, что это — миф. Это не так. Денис поинтересовался, отвечу ли я за базар? Я вздохнул и ответил.
— Давай для начала разберемся, — сказал я, — что такое мораль и что такое нравственность.
Мораль – это длина женской юбки
До середины бедра – еще морально. Выше – уже того… Широкий пояс вместо юбки – аморально. Любая бабушка у подъезда тебе это докажет играючи. А на Востоке юбка до колен — уже дикое непотребство. Могут забить камнями. Там другая мораль.
Мораль – это добрачный секс. Еще лет 25 назад он считался недопустимым и обществом сурово осуждался. Сейчас отношение к нему немного другое. Хотя бабушки линию обороны еще держат и, если что, осудють по полной программе.
Дальше интереснее…
Проклятая генетика
Мой дед был сельским учителем. Бабушка тоже была при школе. Бабушкина сестра стала профессором и читала лекции до глубокой старости. Моя мама всю жизнь была учителем математики и политэкономии. Когда она вышла на пенсию, самостоятельно изучила арабский язык и стала вести кружок арабского письма. Учительство в человеке неистребимо. Дядя был педагогом и директором училища. Его сын, мой двоюродный брат, в этом колледже преподает до сих пор. Это только те, кого я вспомнил, и все со стороны матери.
Со стороны отца у меня нормальные предки – купцы, юристы, зэки. Председатели колхоза, алкоголики и герои войны. Адекватные люди, двумя ногами на земле.
В моем консерваторском дипломе написано не только «артист симфонических оркестров», но и «преподаватель музыкальных училищ». Второе образование – тренерское – говорит само за себя.
Эта проклятая генетика.
Дальше интереснее…
Старики. Сугроб. Сенкс.
Прочел любопытную заметку в блоге френда whiteshow:
«Исследование, проведенное с участием 341 000 мужчин и женщин, показало, что наиболее счастливым человек чувствует себя в возрасте 80-90 лет. А наиболее беззаботный возраст — 85 лет, пишет The Telegraph. К таким выводам пришел Льюис Волперт. Своему исследованию он посвятил книгу, которую назвал «You’re Looking Very Well» («Вы выглядите очень хорошо»)».
Я второй день хожу и думаю об этом. Ведь в возрасте 80-90 лет должна быть куча проблем:
— Накопившиеся болезни приносят боль и дискомфорт.
— Физические силы истощаются, наступает слабость и беспомощность.
— К этому возрасту человек теряет многих близких – друзей и родственников.
— Собственная смерть тоже не за горами, и это не поднимает настроения.
А между тем, старики чувствуют себя счастливыми. Возможно, хотят напоследок порадоваться каждому мгновению. Или чувствуют себя свободными от земных долгов и хлопот. А может быть, начинают понимать что-то, чего не понимали раньше. Не знаю, для меня это загадка.
И вопросы. Если немощные старики радуются жизни, что мешает радоваться молодым? Почему эти старики не радовались жизни раньше, когда были полны сил и здоровья? Или это закон природы, биохимия, и ощущение счастья усиливается с возрастом?
Интересно.
Дальше интереснее…
Иван Бодхидхарма и Гламурное кисо
В ЖЖ-комментариях к посту «Где снимали рекламу Баунти» прозвучала интересная мысль. О том, что часто люди ведутся на красивые картинки (тропических пляжей, например), затем приезжают на место и… остаются недовольны. Море – не бирюзовое. Небо не синее. Песок недостаточно сыпучий. Лажа какая, обманули.
А я вспомнил разговор с немецким хиппи в мой первый приезд в Гоа. Тогда возле городка Анжуна я навернулся с байка, и немец бросился мне на помощь. Меня потрясло его дружелюбие («Йа тьебя лублу» сказал он на прощанье, хотя видел меня в первый и последний раз) — и зацепили его слова. Когда мы вытащили мотоцикл из кювета и сели передохнуть, я спросил его:
— Давно ты в Гоа?
— Да пару месяцев.
— И как тебе?..
Вот что ответил этот косматый, весь покрытый тату и пирсингом, немецкий хиппи. «Open your eyes, — сказал он, — открой глаза. Что ты видишь? Если бедность и мусор на обочинах – это один взгляд на мир. Если океан, свободу и шанти – другой. Все дело в точке зрения, брат. Реши для себя – что ты хочешь увидеть?».
Он прав. Мы воспринимаем то, что воспринять хотим и готовы.