Фиш. По ту сторону сознания

В тот вечер я поднялся в кабинет выполнить привычный ритуал релаксации. Время было около восьми. Я сел в кресло, сделал глубокий вдох и выдох… потом еще раз…

Матовый блик монитора. Синий корешок томика Ницше. Ярко-зеленый лист бонсая на книжной полке.

Хорошо.

Ровный звук дыхания. Стаккато клавесина в колонках. Далекий гул автострады.

Хорошо.

Тяжесть кисти на колене, уютная фланель рубашки, тепло в ступнях.

Очень хорошо.

Скоро я закрыл глаза и продолжил погружение в транс. Хотя чувствовал, что нахожусь уже на довольно глубоком уровне.

.

…Было ощущение, что в кресле я провел совсем немного времени. Я посмотрел на часы, так и есть — 20.10. Прошло всего несколько минут.

Я спустился на первый этаж. В столовой зашел за барную стойку и насыпал в кофеварку «Арабики». Подождал, когда кофе сварится, положил ложечку сахара. Посидел, отпивая густую черную жидкость маленькими глотками. Зеленые цифры на дисплее кухонного гарнитура высвечивали цифры «20.10».

Захотелось покурить. Я не курю, но сигареты в баре всегда есть. Я достал пачку «Парламента» и с наслаждением выкурил сигарету.

Цифры на дисплее не менялись.

Я включил телевизор и пощелкал каналы. На «Эфире» шел какой-то боевик, в углу экрана часы показывали: «20.10».

Я подождал минут пять.

Все оставалось по прежнему.

Тогда я оделся, прошел в гараж и завел двигатель автомобиля. Стальные ворота отворились, я пультом закрыл их за собой и направился в сторону центра.

Я ехал в потоке машин, поглядывая на часы на приборной доске. На светофоре опустил стекло и спросил пассажирку соседней «Ауди» — брюнетку с кошачьи подведенными глазами: «Скажите, пожалуйста, который час?»

Девушка не расслышала. Она открыла окно и улыбнулась: «Что?» — «Который час?» Брюнетка взглянула на крохотные наручные часики, тут ее спутник переключил передачу и рванул вперед, не дожидаясь желтого. До меня донеслось: «Десять минут девя…»

Я включил радио, и… словно режиссер этого необычного спектакля только и ждал момента, из колонок загрохотал раскатистый голос: «ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ, ГОСПОДА!»

В тот же миг со всех сторон грянули автомобильные гудки, сигнализация, тонко закричал мальчишка, раздающий на перекрестке флаеры… колокола Богоявленской церкви впереди забили что-то вроде набата… Но все перекрывал громоподобный дикторский баритон… торжественно… с эхом: «ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ!.. ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ!..»

Я встал, запертый в пробке. Почему-то подумалось – неплохо тому, кто успел вернуться домой и потягивает пиво под футбольный матч — ему предстоит вечное блаженство. Хорошо тем, кто отдыхает в приятной компании, занимается любовью или гуляет по морскому пляжу. А чей рабочий день еще продолжается? Ему пахать и пахать бесконечно…

Да, но вечно сидеть перед телевизором? Перманентно заниматься сексом и нескончаемо гулять? Все-таки нелепо застревать навсегда в одной мизансцене.

Шум прекратился так же неожиданно, как и начался, и жизнь, казалось, вернулась в привычное русло. Впрочем, по сторонам я больше и не смотрел. Машины впереди тронулись, я доехал до перекрестка и осторожно, по средней полосе, поехал обратно.

Галлюцинации. Сновидения. Игры разума.

Почему сейчас?

Ничего не бывает случайным.

Я загнал машину в гараж и вошел в дом. В столовой выжал в бокал два апельсина. Взглянул на часы. Половина одиннадцатого.

Когда произошел переход из трансового состояния в обычное – я не заметил.

.

В ближайшие дни я углубился в тему. Не скажу, что меня удовлетворила собранная информация.

Авторы научных работ, изучавшие свойства бессознательного, в один голос признавались: «Бессознательное по определению непознаваемо». С 1720 года, когда Лейбниц впервые сформулировал концепцию бессознательного, ученые почти не продвинулись вперед.

Юнг в «Тавистокских лекциях» писал: «Мы не знаем, как далеко простирается власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно сказать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего».

Обнадеживающе.

«У нас есть только непрямые доказательства, что существует ментальная сфера, пребывающая по ту сторону сознания…».

По ту сторону сознания.

Весь следующий день я изучал литературу по теме, а вечером отключил телефоны и приготовился к погружению в транс.

Я сел в кресло и сделал глубокий медленный вдох. И еще раз.

Начали.

Блик на экране компьютера. Лист бонсая. Синее пятно книжной обложки. Хорошо. Звуки дыхания, музыка в колонках, шум машин за окном. Спокойствие. Рука на левом колене, я чувствую ее тяжесть… Мягкая ткань ворота рубашки… Ноги теплые… Очень хорошо…

Я закрыл глаза.

…блик… дыхание… приятная тяжесть… лист бонсая… музыка… такая спокойная… спокойная…

«Ты готов?» — спросил монах.

«Да», — ответил я.

«Тогда поехали».

Что-то глухо толкнулось в барабанные перепонки, в лицо пахнул горячий ветер, затем раздался длинный тонкий свист – и наступила тишина.

«Открой глаза».

Передо мной расстилался унылый пейзаж. Бесконечное ровное плато, покрытое травой и редким кустарником. В блеклом небе едва проглядывало слепое солнце. Почерневшая от старости хижина неподалеку выглядела нежилой, в окнах висели обрывки мутной пленки, ржавая лохань у входа наполовину вросла в землю.

Доски крыльца скрипнули, когда по ним спустился человек в черной монашеской рясе и резиновых сапогах. Он подошел, вытирая ладони о подол.

— Здравствуй, Фиш.

Я его никогда не видел.

— Кто ты?

Он приподнял брови.

— Ты знаешь, не прикидывайся.

— Ты похож на монаха.

Он усмехнулся.

— Да. Только у меня свой Орден.

Я огляделся по сторонам. Смотреть было особенно не на что.

— И где я?

— А ты как думаешь?

— Либо в глубоком трансе либо во сне.

— То есть, все это, — он повел рукой, — исчезнет, стоит тебе проснуться?

— Что-то вроде того.

Монах опять усмехнулся.

— Наивное объяснение, тебе не кажется?

— Мне — нет.

На крышу хижины сел ворон. Гнилая солома расползалась под его лапами, и он повозился, утраиваясь поудобнее.

— Ты получил ответное письмо? – спросил я.

— Да. Потому и решил встретиться с тобой.

— Может, все-таки объяснишь смысл твоей игры? Зачем я здесь?

Его тонкие губы растянулись в улыбке.

— Сам разберешься, Фиш, не в моих интересах тебе помогать. Хотя… небольшую фору дам. Слушай. Есть три особенности, присущие этой реальности, их нужно иметь в виду. Нелинейность, неконтролируемость и нелогичность.

Ворон на крыше вытянул шею и с натугой каркнул.

— Да, — сказал я. – Запомнил.

— Теперь иди. Выкарабкаешься до двадцатого октября – ты выиграл. А не сможешь… — Он пожал плечами и указал на крыльцо. — Ладно, иди, враг мой.

Зигмунд Фрейд выделил несколько характеристик бессознательного, отличающих его от сознания. Четвертым пунктом у него стоит: «Бессознательные представления не упорядочены во времени и не меняются с течением времени».

Это про нелинейность.

Ворон взмахнул крыльями и, тяжело оттолкнувшись, полетел прочь.

Я поднялся по скрипучим ступеням и взялся за ручку двери.

Жмуров в работе «Психопатология» пишет: «Бессознательные психические процессы протекают изолированно от ядра личности. Произвольный контроль за ними невозможен, усилием воли приостановить их нельзя».

Это про неконтролируемость.

Переход был быстрым. Толчок в барабанные перепонки, черная тень колеса обозрения легла на снег, лужица чего-то белого медленно поползла к ногам.

Фрейд утверждает: «Бессознательное функционирует, подчиняясь иной «логике», нежели сознание».

Это про нелогичность.

— …Фиш! – Мурзилка вскочил с кресла и бросился ко мне. – Фиш! Вот это да, чувак, вот это да!

— Здравствуй, Мурзилка.

Он обнял меня, и я бросил взгляд поверх его плеча. Мы находились в зале ожидания железнодорожного вокзала. Возле ряда желтых пластиковых сидений стояла Настя. Ее глаза сияли так, что казалось, меня собьет с ног.

— Привет, Фиш, — она подошла ближе. Мурзилка разомкнул объятия и начал оглядывать меня со всех сторон, похлопывая по плечам, словно удостоверяясь, что я не фантом.

— Привет, Настя.

Она прижалась щекой к моей груди, мои ладони скользнули по худеньким лопаткам. Я ощутил крупную вязку свитера, того белого уютного свитера, в котором она была в свой последний день, и на секунду у меня возникло чувство, что и не было этих лет — долгих, разных, пустых и полных… но уже без нее, без Насти.

— Ну, как вы тут? – спросил я, сглотнув комок.

— Все хоккей, чувак, — жизнерадостно сказал Мурзилка. – Все хоккей. Только это… ждать надоело.

— Ждать – чего?

Под сводами зала шелестел бесполый голос, объявляя что-то невнятное, но значительное. Людей было немного, они негромко переговаривались между собой или неспешно прогуливались. Казалось, никто не торопится уезжать.

— Ну, не знаю, — неуверенно сказал Мурзилка. – Должно же что-то произойти.

— Мы все ждем, ждем… и даже не знаем чего, — сказала Настя. Ее голос звучал глухо – она крепко прижималась ко мне, и это было приятно, и мне не хотелось ее отпускать.

— Понятно, — сказал я.

Им было по-прежнему двадцать с небольшим.

Они не постарели.

— Да нет, — спохватилась Настя, — здесь неплохо… Но лучше бы там, с тобой. С вами. А как поживает Алекс?

И они были очень реальными. Впрочем, здесь все казалось необычайно реальным – цвета, запахи, звуки и ощущение пространства, и это сбивало с толку.

— Нормально, — ответил я.

— Привет передавай, — сказал Мурзилка. – Вы там это… — он замялся. – В общем, живите и за нас тоже, ладно? Гуляйте, гужбаньте, отрывайтесь по полной!

— Ладно, — сказал я. – Хорошо.

Прошел носильщик с тележкой, доверху нагруженной сумками и чемоданами. Следом проплыла полная женщина с неподвижным напудренным лицом.

— Мне сейчас нужно идти… Но я вернусь, – сказал я.

— Хоккей, — сказал Мурзилка. – Раз надо… Ну до чего же я рад тебя видеть, чувак!

— Только возвращайся, Фиш, — сказала Настя, с трудом отстраняясь от меня.

— Конечно. Обязательно. – Я растер ладонями лицо. – Кажется, мне нужно пройти в какую-то дверь…

— А, так тебе сюда, — готовно откликнулся Мурзилка и указал на оцинкованную дверь рядом с турникетом служебного входа.

Я махнул ребятам рукой и направился к двери, стараясь не оборачиваться.

Толчок… Запах дыни. Темнота. Чей-то возмущенный тенор: «Представляете, господа, ему неважно какой температуры суп! Он даже может есть его хо-лод-ным!..»

Я очутился в пустой комнате примерно три на четыре метра. Осмотрел ее по периметру, но ничего интересного для себя не увидел. Кроме двери лифта.

Я подождал минуту, затем подошел и нажал кнопку вызова.

Тихо звякнуло, двери разъехались. Я вошел и посмотрел на панель. Обычные кнопки — два ряда с цифрами от 1 до 12. Помедлив, я нажал на 1 этаж. Лифт тронулся и почти сразу же остановился. Я посмотрел на табло, там светилась цифра 5.

Дверь открылась и вошел худой рыжеволосый мужчина.. Он мельком взглянул на меня шальными зелеными глазами и утопил кнопку первого этажа. Руки у него были длинными, с крупными обветренными кистями.

Я решил ждать. Всему свое время.

Ничего не происходило. Мужчина насвистывал что-то легкомысленное и искоса рассматривал меня. Перехватив мой взгляд, смутился и принялся свистеть громче.

Лифт опять встал. Мой попутчик выскочил и двинулся в глубь помещения. Я осмотрелся.

Небольшой холл, что-то вроде гостиной жилого дома. На диване в напряженной позе сидела женщина, она наблюдала за нами большими тревожными глазами. Увидев, что и здесь ничего интересного не происходит, я прошел через зал к выходу. Было понятно, что все двери ведут в разные пространства, непонятна пока была их система.

И опять толчок, темнота, я на мгновение прикрыл глаза…

Передо мной появился Алекс. Он шел по кеттлеровской беговой дорожке, справа и слева тянулись ряды тренажеров, но в зале больше никого не было.

Только он и теперь я.

«Бессознательное вырисовывается перед нами как нечто весьма зыбкое», — писал Карл Юнг.

— Привет! – Алекс поднял голову. Пот стекал по его вискам, влажные пятна темнели подмышками и на груди.

— Привет, Алекс.

«Все, что непроизвольно и не обращая внимания, я чувствую, думаю, помню, желаю и делаю…»

— Извини, что не за руку, – сказал он. – Я мокрый.

— Ладно, ничего.

— Да ты и не подашь мне руки.

«Все, что я знаю и о чем, однако, в данный момент не думаю…»

— Почему не подам, Алекс?

— Ну как… – Он остановился и взял полотенце, висевшее рядом на штанге. — Разве ты не знаешь, Фиш… Не знаешь, кто убил Настю и Мурзилку?

«Все образы будущего, которые зреют во мне и когда-нибудь всплывут в сознании…»

— Как — кто? Чичеря.

— Чичеря… — Алекс присел на скамейку. – Формально – да, Чичеря.

— А не формально?

«Все, что воспринималось моими органами чувств, но не замечалось сознанием…»

— Я, Фиш, я, — сказал Алекс. Друг детства и человек, за которого я был готов отдать все. — Я знал, что на меня готовится покушение и подставил Настю с Мурзилкой.

«Все, что я некогда осознавал, но затем забыл…»

— Это развязало мне руки в той войне, — сказал Алекс.