Фиш. По ту сторону сознания
В тот вечер я поднялся в кабинет выполнить привычный ритуал релаксации. Время было около восьми. Я сел в кресло, сделал глубокий вдох и выдох… потом еще раз…
Матовый блик монитора. Синий корешок томика Ницше. Ярко-зеленый лист бонсая на книжной полке.
Хорошо.
Ровный звук дыхания. Стаккато клавесина в колонках. Далекий гул автострады.
Хорошо.
Тяжесть кисти на колене, уютная фланель рубашки, тепло в ступнях.
Очень хорошо.
Скоро я закрыл глаза и продолжил погружение в транс. Хотя чувствовал, что нахожусь уже на довольно глубоком уровне.
.
…Было ощущение, что в кресле я провел совсем немного времени. Я посмотрел на часы, так и есть — 20.10. Прошло всего несколько минут.
Я спустился на первый этаж. В столовой зашел за барную стойку и насыпал в кофеварку «Арабики». Подождал, когда кофе сварится, положил ложечку сахара. Посидел, отпивая густую черную жидкость маленькими глотками. Зеленые цифры на дисплее кухонного гарнитура высвечивали цифры «20.10».
Захотелось покурить. Я не курю, но сигареты в баре всегда есть. Я достал пачку «Парламента» и с наслаждением выкурил сигарету.
Цифры на дисплее не менялись.
Я включил телевизор и пощелкал каналы. На «Эфире» шел какой-то боевик, в углу экрана часы показывали: «20.10».
Я подождал минут пять.
Все оставалось по прежнему.
Тогда я оделся, прошел в гараж и завел двигатель автомобиля. Стальные ворота отворились, я пультом закрыл их за собой и направился в сторону центра.
Я ехал в потоке машин, поглядывая на часы на приборной доске. На светофоре опустил стекло и спросил пассажирку соседней «Ауди» — брюнетку с кошачьи подведенными глазами: «Скажите, пожалуйста, который час?»
Девушка не расслышала. Она открыла окно и улыбнулась: «Что?» — «Который час?» Брюнетка взглянула на крохотные наручные часики, тут ее спутник переключил передачу и рванул вперед, не дожидаясь желтого. До меня донеслось: «Десять минут девя…»
Я включил радио, и… словно режиссер этого необычного спектакля только и ждал момента, из колонок загрохотал раскатистый голос: «ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ, ГОСПОДА!»
В тот же миг со всех сторон грянули автомобильные гудки, сигнализация, тонко закричал мальчишка, раздающий на перекрестке флаеры… колокола Богоявленской церкви впереди забили что-то вроде набата… Но все перекрывал громоподобный дикторский баритон… торжественно… с эхом: «ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ!.. ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ!..»
Я встал, запертый в пробке. Почему-то подумалось – неплохо тому, кто успел вернуться домой и потягивает пиво под футбольный матч — ему предстоит вечное блаженство. Хорошо тем, кто отдыхает в приятной компании, занимается любовью или гуляет по морскому пляжу. А чей рабочий день еще продолжается? Ему пахать и пахать бесконечно…
Да, но вечно сидеть перед телевизором? Перманентно заниматься сексом и нескончаемо гулять? Все-таки нелепо застревать навсегда в одной мизансцене.
Шум прекратился так же неожиданно, как и начался, и жизнь, казалось, вернулась в привычное русло. Впрочем, по сторонам я больше и не смотрел. Машины впереди тронулись, я доехал до перекрестка и осторожно, по средней полосе, поехал обратно.
Галлюцинации. Сновидения. Игры разума.
Почему сейчас?
Ничего не бывает случайным.
Я загнал машину в гараж и вошел в дом. В столовой выжал в бокал два апельсина. Взглянул на часы. Половина одиннадцатого.
Когда произошел переход из трансового состояния в обычное – я не заметил.
.
В ближайшие дни я углубился в тему. Не скажу, что меня удовлетворила собранная информация.
Авторы научных работ, изучавшие свойства бессознательного, в один голос признавались: «Бессознательное по определению непознаваемо». С 1720 года, когда Лейбниц впервые сформулировал концепцию бессознательного, ученые почти не продвинулись вперед.
Юнг в «Тавистокских лекциях» писал: «Мы не знаем, как далеко простирается власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно сказать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего».
Обнадеживающе.
«У нас есть только непрямые доказательства, что существует ментальная сфера, пребывающая по ту сторону сознания…».
По ту сторону сознания.
Весь следующий день я изучал литературу по теме, а вечером отключил телефоны и приготовился к погружению в транс.
Я сел в кресло и сделал глубокий медленный вдох. И еще раз.
Начали.
Блик на экране компьютера. Лист бонсая. Синее пятно книжной обложки. Хорошо. Звуки дыхания, музыка в колонках, шум машин за окном. Спокойствие. Рука на левом колене, я чувствую ее тяжесть… Мягкая ткань ворота рубашки… Ноги теплые… Очень хорошо…
Я закрыл глаза.
…блик… дыхание… приятная тяжесть… лист бонсая… музыка… такая спокойная… спокойная…
«Ты готов?» — спросил монах.
«Да», — ответил я.
«Тогда поехали».
Что-то глухо толкнулось в барабанные перепонки, в лицо пахнул горячий ветер, затем раздался длинный тонкий свист – и наступила тишина.
«Открой глаза».
Передо мной расстилался унылый пейзаж. Бесконечное ровное плато, покрытое травой и редким кустарником. В блеклом небе едва проглядывало слепое солнце. Почерневшая от старости хижина неподалеку выглядела нежилой, в окнах висели обрывки мутной пленки, ржавая лохань у входа наполовину вросла в землю.
Доски крыльца скрипнули, когда по ним спустился человек в черной монашеской рясе и резиновых сапогах. Он подошел, вытирая ладони о подол.
— Здравствуй, Фиш.
Я его никогда не видел.
— Кто ты?
Он приподнял брови.
— Ты знаешь, не прикидывайся.
— Ты похож на монаха.
Он усмехнулся.
— Да. Только у меня свой Орден.
Я огляделся по сторонам. Смотреть было особенно не на что.
— И где я?
— А ты как думаешь?
— Либо в глубоком трансе либо во сне.
— То есть, все это, — он повел рукой, — исчезнет, стоит тебе проснуться?
— Что-то вроде того.
Монах опять усмехнулся.
— Наивное объяснение, тебе не кажется?
— Мне — нет.
На крышу хижины сел ворон. Гнилая солома расползалась под его лапами, и он повозился, утраиваясь поудобнее.
— Ты получил ответное письмо? – спросил я.
— Да. Потому и решил встретиться с тобой.
— Может, все-таки объяснишь смысл твоей игры? Зачем я здесь?
Его тонкие губы растянулись в улыбке.
— Сам разберешься, Фиш, не в моих интересах тебе помогать. Хотя… небольшую фору дам. Слушай. Есть три особенности, присущие этой реальности, их нужно иметь в виду. Нелинейность, неконтролируемость и нелогичность.
Ворон на крыше вытянул шею и с натугой каркнул.
— Да, — сказал я. – Запомнил.
— Теперь иди. Выкарабкаешься до двадцатого октября – ты выиграл. А не сможешь… — Он пожал плечами и указал на крыльцо. — Ладно, иди, враг мой.
Зигмунд Фрейд выделил несколько характеристик бессознательного, отличающих его от сознания. Четвертым пунктом у него стоит: «Бессознательные представления не упорядочены во времени и не меняются с течением времени».
Это про нелинейность.
Ворон взмахнул крыльями и, тяжело оттолкнувшись, полетел прочь.
Я поднялся по скрипучим ступеням и взялся за ручку двери.
Жмуров в работе «Психопатология» пишет: «Бессознательные психические процессы протекают изолированно от ядра личности. Произвольный контроль за ними невозможен, усилием воли приостановить их нельзя».
Это про неконтролируемость.
Переход был быстрым. Толчок в барабанные перепонки, черная тень колеса обозрения легла на снег, лужица чего-то белого медленно поползла к ногам.
Фрейд утверждает: «Бессознательное функционирует, подчиняясь иной «логике», нежели сознание».
Это про нелогичность.
— …Фиш! – Мурзилка вскочил с кресла и бросился ко мне. – Фиш! Вот это да, чувак, вот это да!
— Здравствуй, Мурзилка.
Он обнял меня, и я бросил взгляд поверх его плеча. Мы находились в зале ожидания железнодорожного вокзала. Возле ряда желтых пластиковых сидений стояла Настя. Ее глаза сияли так, что казалось, меня собьет с ног.
— Привет, Фиш, — она подошла ближе. Мурзилка разомкнул объятия и начал оглядывать меня со всех сторон, похлопывая по плечам, словно удостоверяясь, что я не фантом.
— Привет, Настя.
Она прижалась щекой к моей груди, мои ладони скользнули по худеньким лопаткам. Я ощутил крупную вязку свитера, того белого уютного свитера, в котором она была в свой последний день, и на секунду у меня возникло чувство, что и не было этих лет — долгих, разных, пустых и полных… но уже без нее, без Насти.
— Ну, как вы тут? – спросил я, сглотнув комок.
— Все хоккей, чувак, — жизнерадостно сказал Мурзилка. – Все хоккей. Только это… ждать надоело.
— Ждать – чего?
Под сводами зала шелестел бесполый голос, объявляя что-то невнятное, но значительное. Людей было немного, они негромко переговаривались между собой или неспешно прогуливались. Казалось, никто не торопится уезжать.
— Ну, не знаю, — неуверенно сказал Мурзилка. – Должно же что-то произойти.
— Мы все ждем, ждем… и даже не знаем чего, — сказала Настя. Ее голос звучал глухо – она крепко прижималась ко мне, и это было приятно, и мне не хотелось ее отпускать.
— Понятно, — сказал я.
Им было по-прежнему двадцать с небольшим.
Они не постарели.
— Да нет, — спохватилась Настя, — здесь неплохо… Но лучше бы там, с тобой. С вами. А как поживает Алекс?
И они были очень реальными. Впрочем, здесь все казалось необычайно реальным – цвета, запахи, звуки и ощущение пространства, и это сбивало с толку.
— Нормально, — ответил я.
— Привет передавай, — сказал Мурзилка. – Вы там это… — он замялся. – В общем, живите и за нас тоже, ладно? Гуляйте, гужбаньте, отрывайтесь по полной!
— Ладно, — сказал я. – Хорошо.
Прошел носильщик с тележкой, доверху нагруженной сумками и чемоданами. Следом проплыла полная женщина с неподвижным напудренным лицом.
— Мне сейчас нужно идти… Но я вернусь, – сказал я.
— Хоккей, — сказал Мурзилка. – Раз надо… Ну до чего же я рад тебя видеть, чувак!
— Только возвращайся, Фиш, — сказала Настя, с трудом отстраняясь от меня.
— Конечно. Обязательно. – Я растер ладонями лицо. – Кажется, мне нужно пройти в какую-то дверь…
— А, так тебе сюда, — готовно откликнулся Мурзилка и указал на оцинкованную дверь рядом с турникетом служебного входа.
Я махнул ребятам рукой и направился к двери, стараясь не оборачиваться.
Толчок… Запах дыни. Темнота. Чей-то возмущенный тенор: «Представляете, господа, ему неважно какой температуры суп! Он даже может есть его хо-лод-ным!..»
Я очутился в пустой комнате примерно три на четыре метра. Осмотрел ее по периметру, но ничего интересного для себя не увидел. Кроме двери лифта.
Я подождал минуту, затем подошел и нажал кнопку вызова.
Тихо звякнуло, двери разъехались. Я вошел и посмотрел на панель. Обычные кнопки — два ряда с цифрами от 1 до 12. Помедлив, я нажал на 1 этаж. Лифт тронулся и почти сразу же остановился. Я посмотрел на табло, там светилась цифра 5.
Дверь открылась и вошел худой рыжеволосый мужчина.. Он мельком взглянул на меня шальными зелеными глазами и утопил кнопку первого этажа. Руки у него были длинными, с крупными обветренными кистями.
Я решил ждать. Всему свое время.
Ничего не происходило. Мужчина насвистывал что-то легкомысленное и искоса рассматривал меня. Перехватив мой взгляд, смутился и принялся свистеть громче.
Лифт опять встал. Мой попутчик выскочил и двинулся в глубь помещения. Я осмотрелся.
Небольшой холл, что-то вроде гостиной жилого дома. На диване в напряженной позе сидела женщина, она наблюдала за нами большими тревожными глазами. Увидев, что и здесь ничего интересного не происходит, я прошел через зал к выходу. Было понятно, что все двери ведут в разные пространства, непонятна пока была их система.
И опять толчок, темнота, я на мгновение прикрыл глаза…
Передо мной появился Алекс. Он шел по кеттлеровской беговой дорожке, справа и слева тянулись ряды тренажеров, но в зале больше никого не было.
Только он и теперь я.
«Бессознательное вырисовывается перед нами как нечто весьма зыбкое», — писал Карл Юнг.
— Привет! – Алекс поднял голову. Пот стекал по его вискам, влажные пятна темнели подмышками и на груди.
— Привет, Алекс.
«Все, что непроизвольно и не обращая внимания, я чувствую, думаю, помню, желаю и делаю…»
— Извини, что не за руку, – сказал он. – Я мокрый.
— Ладно, ничего.
— Да ты и не подашь мне руки.
«Все, что я знаю и о чем, однако, в данный момент не думаю…»
— Почему не подам, Алекс?
— Ну как… – Он остановился и взял полотенце, висевшее рядом на штанге. — Разве ты не знаешь, Фиш… Не знаешь, кто убил Настю и Мурзилку?
«Все образы будущего, которые зреют во мне и когда-нибудь всплывут в сознании…»
— Как — кто? Чичеря.
— Чичеря… — Алекс присел на скамейку. – Формально – да, Чичеря.
— А не формально?
«Все, что воспринималось моими органами чувств, но не замечалось сознанием…»
— Я, Фиш, я, — сказал Алекс. Друг детства и человек, за которого я был готов отдать все. — Я знал, что на меня готовится покушение и подставил Настю с Мурзилкой.
«Все, что я некогда осознавал, но затем забыл…»
— Это развязало мне руки в той войне, — сказал Алекс.
Последние комментарии