Элис. Упс, ошибочка!

Привет, друзья =)

Весь день ходила с ощущением дискомфорта и только к вечеру поняла, в чем тут…

Позвонил Алик. Сказал, что у него все нормально, учеба идет, работа тоже (он недавно стал подрабатывать, не хочет брать у меня денег). В конце разговора добавил, чтобы я не звонила каждый день, это его отвлекает. Мешает.

Мешает… Ходила по дому и думала, думала. Потом с досадой поняла – и мне что-то мешает, а в следующий миг осознала, что именно.

Вчера в Зазеркалье привиделось, будто у меня выросла одна ресничка, вытянулась аж до щеки. Я ее аккуратно ножничками подстригла и забыла, но в реале она продолжала существовать — на каком-то тонком, интуитивном уровне. Словно застряла между двумя…

Ну ладно. Я же обещала рассказать о Зазеркалье, куда я отправилась в поисках Советников…

Я перенеслась в свой Тайный дом, навела там немного порядок, потом посидела, внутренне собираясь. Вздохнула поглубже и открыла дверь — ту, что возникла сама по себе.

За порогом оказалась темная комната. Едва за мной захлопнулась дверь, я очутилась в такой тьме, что не увидела своих рук, даже когда поднесла их к лицу. Признаюсь, я поначалу запаниковала: непонятно, страшно, и дверь обратно не открывается, сколько я не толкала…

Но постаралась взять себя в руки. «А что, собственно, мне терять? Эх, пропадай все пропадом! =)

И тут вспомнилось мне… В детстве, когда я приезжала на каникулы в деревню, мы с девчонками собирались вечерами на скамейке возле палисадника и рассказывали страшилки.

Например, о девочке, которой мама велела не красить ногти красным лаком, если она (мама, то есть) умрет. И вот мама умирает, а дочь, естественно, забывает о предупреждении. Dдруг по радио передают: «Девочка, девочка, сотри лак! К твоему дому едет гроб на колесиках!» Девочка пытается стереть лак, но тот пристал намертво. По радио опять: «Девочка, девочка, сотри лак, гроб подъезжает к твоему дому!» Девочка старается изо всех сил, но один ноготь никак не оттирается. Радио снова: «Девочка, девочка, поторопись! Гроб уже возле твоей двери!» Раздается звонок. Девочка как зомби идет и открывает дверь (зачем, кстати? Сидела бы взаперти, может, и обошлось бы). Из гроба поднимается умершая мать и говорит: «Почему ты меня не послушалась?!» Дочь хотела объяснить, но мама схватила ее за горло и задушила».

Веселенькая история, не правда ли =)

А в вашем детстве такое было? Вы рассказывали истории про «отдай мое сердце!», или «черную-пречерную комнату, где стоял черный-пречерный гроб»?

Как раз такой «черный-пречерный» гроб и появился передо мной в комнате. То ли посветлело немного, а скорее, просто привыкли глаза, и я разглядела… Словно перенеслась в детство и страхи, давным-давно оставшиеся в прошлом, материализовались в виде продолговатого ящика, выплывающего из темноты.

Мои ноги стали мягкими как желе. Я уже приготовилась увидеть маму, услышать ее голос («Почему ты меня не послушалась?!»), но из гроба медленно показалась маленькая фигурка, в которой я узнала…

Здесь, пожалуй, нужно пояснить.

Я очень любила бабушку. Папа умер, когда я была подростком, мама поднимала нас с братом в одиночку. И мне всегда казалось, что брата она любит больше. Глупости, конечно… В общем, я каждый год с нетерпением ждала лета, чтобы поехать к бабуле, которая во мне души не чаяла.

Бабушка среди односельчан слыла… ну, если не колдуньей, то близко к тому. Она умела разговаривать с животными, и те ее слушались. Лечила болезни – знала толк в народной медицине, собирала лесные травки, помнила заговоры, и, как я сейчас понимаю, неплохо разбиралась в психологии. К ней приходили гадать и в трудных ситуациях за советом.

Бабушку побаивались, но уважали. Потому что ничего кроме добра она людям не делала, за всю свою жизнь.

Перед глазами встает теплая летняя ночь… Ветер доносит запахи клевера и земли. Собаки затевают перекличку от одного конца деревни к другому. Где-то за околицей проезжает мотоцикл. В курятнике сонная возня, в хлеву шумно дышит и переступает копытами Принцесса…

Это я ее так окрестила. Как-то спросила бабушку: «А как зовут нашу корову?» — «Никак не зовут, внуча, — ответила она. — Корова и корова». Я удивилась: живое существо — и без имени! Разве так бывает? И чтобы исправить вопиющий недогляд, предложила: «А давай назовем ее… Принцессой!»

Бабуля посмеялась, но возражать не стала. Принцесса так Принцесса. Так и жила у нее в хозяйстве особа королевской крови…

«Все у тебя будет, — гадала мне бабушка, — муж добрый да заботливый, детки красивые да послушные, дом большой, богатый, счастья вдоволь… Но не быстро. Не сразу». Я, замирая от волнения, спрашивала: «А когда?» и слышала в ответ: «Жизнь сперва потрепает за косы. Зато потом все отмерится полной чашей». — «Когда потом, когда?» Бабушка махала рукой: «Потом, позже». — «Ну когда?!» — не унималась я. Бабуля зевала: «О-хо-хо… К сорока годочкам, внуча». — «У-у, так долго…» — «Ничего, — отвечала она, — жизнь бежит быстро, оглянуться не успеешь…»

Да… Как сказал бы Алик — упс, ошибочка вышла.

Ну да ладно. В темной комнате моего Тайного дома из гроба показалась бабушка. Она села, держась за стенки гроба, и сказала до боли любимым голосом: «Пора».

«Что, бабуля?» — переспросила я… вернее, хотела спросить. Из горла вырвался только слабый сип. «Пора, внуча, пора», — сказала бабушка. «По… пора?» — на этот раз мне удалось справиться с голосом. «Да, внученька, — ответила бабушка. Она говорила тихо, но в комнате стояла мертвая тишина, и я все расслышала. – Пора заканчивать».

И тут я заплакала. Мне неудобно в этом признаваться, но я действительно заревела – и потом, вернувшись в реал, обнаружила, что ворот халата влажный. И еще осталось тяжелое ощущение безнадежности, безысходности…

Сквозь слезы я вдруг увидела, что окружающее начинает распадаться… разламываться как лучи в спектре. Я почувствовала, что здесь, в этой комнате время – живое, оно пульсирует и дышит… Ниточки, казалось бы обрывающиеся в никуда, неожиданно проявились в пространстве, продолженные, связанные с другими… Все вокруг стало ажурным, объемным … сверкающим… Бабушка исчезла в сполохах света, стены комнаты стремительно размывались, и я – ошеломленная, потерянная, — ринулась в какую-то дверь…

Уф-ф!

— А вот и вы! — раздался мужской голос, — наконец-то!

Сзади еще что-то вспыхивало, мигало, бесшумные просверки отбрасывали тени на стены помещения, где я очутилась, но светопреставление постепенно затихало. Слезы застилали мне глаза, и я никак не могла рассмотреть обстановку.

— Давайте, давайте, — сказал расплывчатый образ впереди, — проходите…

Вытерев глаза, я обнаружила себя в кабинете с выкрашенными коричневой краской стенами и грязноватым паркетным полом. Там стоял канцелярский шкаф, забитый пухлыми картонными папками, на шкафу громоздилось пыльное чучело ворона с фиолетовыми глазами. Справа от шкафа — письменный стол с поцарапанной столешницей и инвентарным номером УБ-20\10, напротив стола — самодельный некрашеный табурет. Давно не мытое окно забрано решеткой в виде расходящихся лучей. Второе окно – справа – занавешено черной светомаскировочной шторой.

Мужчина средних лет, сидящий за столом, выглядел устало — у него были покрасневшие глаза и двухдневная щетина, а кожа имела нездоровый серый оттенок.

— Садитесь же, — сказал он, указывая на табурет. Я машинально села, еще продолжая всхлипывать. — Позвольте представиться — Демиург, Мартин Орестович. Я продолжу начатое коллегами дело. Ваше дело, — добавил он с нажимом.

— Какое дело? — спросила я машинально.

— Ну как же, как же… Или вы собираетесь упорствовать? — Мужчина, кажется, огорчился. Мартин… как его там… Орестович.

Я проморгалась, продышалась и постаралась успокоиться. Глубокий вдох… и выдох…

— Послушайте, — сказала я, стараясь говорить убедительнее. – Я все понимаю. То, что сейчас происходит – просто сон… или игра моего воображения. И я совершенно не хочу… не желаю, понимаете, участвовать в вашем спектакле.

Я села прямо и поправила волосы.

— Все, давайте заканчивать. — Я с удовлетворением отметила, что голос перестал дрожать. – Не нравится мне все это. Как-никак это мое подсознание, мой мир. И хозяйка здесь — я.

Демиург посмотрел на меня с любопытством.

— Вы так считаете? – Он слегка подался вперед. – Что ж… Тогда получается, вы можете прервать этот… э-э… «спектакль» в любое время, когда захотите?

— Разумеется, — ответила я. Уверенность уже вернулась ко мне.

— Хорошо, — как-то легко согласился он. – Тогда идите. Идите.

— А вы мне не приказывайте! – холодно сказала я и поднялась с табурета. – Будьте здоровы, кем бы вы ни были…

Я повернулась к двери, в которую прошла из «черной-пречерной комнаты», и…

Двери не было.

Что за черт?

Я растерянно посмотрела на Демиурга.

— Спокойно, — быстро сказал он. – Только без истерик.

— А где… Тут же… Что происходит?

Мартин Орестович побарабанил сухими пальцами по столу.

— Давайте так, — проговорил он ласковым тоном. – Мы с вами спокойно, по-деловому все обсуждаем, вы даете нужные мне показания, и я вас отсюда вывожу. Мы забываем друг о друге навсегда. Навсегда. Уверяю вас, это не займет много времени. А, что скажете?

Я продолжала обшаривать глазами стены. Дверей не было. Ни одной.

— Ладно, — наконец сказала я. – Посмотрим. Чего вы хотите?

— Отличненько, отличненько, — обрадовался Демиург. – Я знал, что вы разумная женщина, Элис. Не зря вы уже столько нам сообщили, и поверьте, сведения оказались весьма и весьма…

— Какие еще сведения?

— Ну как же… Ведь вы сдали всех! Сдали с по-тро-ха-ми! – с явным удовольствием проговорил он. – Так не останавливайтесь, голубушка, не останавливайтесь!

— Я… Кого сдала, вы о чем?!

— М-да… Сложно с вами, голубушка, — устало сказал мой собеседник. — Нет бы все быстренько закончить и… Ну сказали же «а», скажите и «б», это же логично. Ло-гич-но, вам не кажется?

— Ничего мне не кажется. Пока вы не объясните в чем дело, я отказываюсь разговаривать. И вообще… мне положен адвокат, наверное…

Последнюю фразу я произнесла неуверенно. Происходящее что-то напоминало, но что я не могла… Кафка? Набоков? Кубрик?

— Как скучно, — сказал Мартин Орестович, с шумом отодвигая стул. Он поднялся и, припадая на одну ногу, шаркающей походкой подошел к занавешенному окну. – Скучно, голубушка, и глупо.

Негромко клацнуло, и черная шторка скользнула вверх, сворачиваясь в рулон.

— Взгляните на них, — сказал Демиург. – Взгляните, они уже устали ждать. Не жалеете себя, хоть о других подумайте!

Я подошла к окну. За ним оказался большой спортзал. Расчерченный белыми линиями пол располагался на этаж ниже, и сверху я увидела людей. Их было несколько сотен, они сидели, лежали, бродили между…

— Вина каждого практически доказана, — сказал Демиург. Он наслаждался впечатлением. – Осталось последнее слово, ваше слово. — Он опять выделил «ваше». – А вы изволите упрямиться. Ай-яй-яй…

Но я уже не слушала. Сердце екнуло, когда мой взгляд упал… Я узнала сумрачное лицо моего «генерала», Руслана. Мы встретились взглядами, и он словно ждал чего-то от меня. Чего-то ждал.

— Да-да, — сказал Демиург. – Здесь все, голубушка, абсолютно все!

— Кто – все? – спросила я, но… уже и сама поняла.

Рядом с Русланом лежал Артур, он закинул руки за голову и безучастно смотрел в потолок. Справа от Артура на корточках Алик, с отстраненным видом ковыряет чем-то в полу или чертит… издали не видно. А вот и мама, сидит, откинув ноги вбок, и медленно покачивает головой. Мама… И Луиза здесь. И Жанна. И Зая…

Мой взгляд перебегал от одного к другому и я узнавала, узнавала, узнавала… Здесь были, казалось, все близкие мне люди, но не только близкие – сослуживцы, соседи, знакомые… Те, с кем судьба сводила меня совсем ненадолго, и даже те, кого я не могла вспомнить, лишь смутно осознавала, что где-то встречалась, разговаривала, возможно, на вокзале, на улице или в поезде когда-то… где-то… давно… давно…

— Ну, хватит, — сказал Демиург. – Хватит. Вы сами все видите. Я смертельно устал и хочу одного, голубушка: чтобы бы вы признали их э-э… Признали безусловно, безоговорочно, с полной ответственностью.

— И что потом? – спросила я.

— Потом? А потом – все! – весело ответил он. – Вы свободны!

— А они?

— А что они? Что они, Элис? Какое вам дело, если вы будете сво-бод-ны! К тому же… — Демиург понизил голос. – Вы что думаете – они про вас молчат?! Посмотрите на эти папки, — Он не глядя повел рукой в сторону шкафа, — Здесь сотни… да что там сотни – тысячи фактов, свидетельствующих против вас! Так что – «или ты или тебя», как говорится! Или ты или…

— Нет, — сказала я. – Не надо. Я не хочу. — Я встала, опрокинув табурет. — Я не хочу. Пожалуйста!

Демиург поморщился и стал медленно приподниматься. Я бросилась к окну и забарабанила по стеклу.

— Артур! Артур! Алик, мама… Руслан! Слышите меня?! Помогите!.. Артур!..

…и очутилась в реале.

Я кричала по-настоящему, и так громко, что из зала пришел Георгий (а я медитировала в спальне, сидя в любимом кресле), и принялся трясти меня за плечи.

Потом разговаривал со мной холодно несколько дней — он ненавидит, когда я вспоминаю мужа. Что ж… наверно, любому мужчине это неприятно.

Вот такая странная история. И Советников я, к сожалению, не нашла.

Комментарии

Выхухоль

ну и сюр, это я понимаю )) Кинг вперемежку с Хичкоком ))

Училка

Очень интересно. А вы знаете, Элис, мне тоже часто снятся сны. Лет до семнадцати я чуть ли ни каждую ночь убегала от чудовища — волосатого, черного, жуткого… Просыпалась в холодном поту, и сердечко из груди выпрыгивало.

А сейчас больше снятся дурацкие мелочи – разговор с соседкой, хождение по магазину (бесконечные полки, эскалаторы, переходы…), а недавно всю ночь снилась черепаха. До самого утра – одна неподвижная черепаха!

Иногда правда снятся кошмары — ко мне на урок приходит комиссия из ГУНО, а я не готова! Хотя в реальной жизни такого не случается, разумеется.

Элис

Училка, я вас понимаю. Комиссия из управления образования куда страшнее любого чудища =)

Ацкий кактус

я тожэ ужастиги знаю. девачка ф поле ношла пулимед. больше в диревне нигто нижывет

Выхухоль

ага, и я помню. Дети в подвале играли в гестапо. зверски замучен сантехник Потапов.

Училка

Элис, я вспомнила! Мы тоже с девочками по вечерам собирались возле подъезда — рассказывали страшилки, истории всякие. Девчачьи секреты, обмен первым жизненным опытом…

А как целоваться учились, ух! У вас было такое? (Юность, юность).

Ацкий кактус

ноивно думал што целавацо фсе и так умеюд. аказываецо этаму нада учица бугуга

Элис

Ты не знал, Ацкий кактус? =)

Да, Училка, помню… Когда нам было лет по 13, мы с Луизой вдруг поняли, что годы идут, а мы до сих пор не умеем целоваться. И старшие девочки (о, такие опытные, все изведавшие, недосягаемые в своей искушенности) посоветовали учиться друг на друге или на помидорах =)

Целоваться с подружкой мне показалось… как-то не так, и я выбрала второй путь.

Дома свежих помидоров не нашлось, я достала банку с маринованными… И так наупражнялась, что от соли губы покраснели и опухли. Луизка потом долго пытала: «Ты с кем так усердно тренировалась?» =)

Ацкий кактус

афигеть. и сколька на тваей совезти нивинно замучиных памидороф?

Элис

Пара вагонов, я думаю =)

Училка

Кстати, как поживает Луиза? Худеет? И как ее увлечение нумерологией?

Элис

То худеет, то набирает… но больше худеет, кажется. А нумерология… Она только в начале пути, осваивает помаленьку =)

Я на днях попросила Луизу рассказать о цифре 40. Так она на меня целую лекцию вывалила: «Без преувеличения можно сказать, что цифра эта – мистическая. 40 дней после смерти. 40 лет водил Моисей свой народ по пустыне. Новорожденного ребенка до сорокового дня нельзя показывать посторонним. 40 дней плавал в водах всемирного потопа Ноев ковчег…»

Еще что-то, я забыла.

Училка

После своего Воскресения Господь 40 дней оставался со своими апостолами, учениками и последователями. И 40 дней нес подвиг пустыннического уединения Спаситель.

Я совершенно согласна с Луизой – непростая цифра.

Ацкий кактус

алибаба и сорог разбойнекоф

Выхухоль

сорок богатырей и с ними этот… дядька Черномор.

или их не сорок было? (задумавшись)

Анонимный пользователь

А где же про фотки-то?!

Ацкий кактус

где про фодки где про фодки… вот адрис мой йуный друк — www.porno.com. Иди нипажалееж там их дахера

и суда нивазращайся радной

Месье Буноff

Возможно, я что-то пропустил… Скажите, дражайшая Элис, ведь не случайно вы спросили про цифру сорок?

Элис

Конечно, нет, месье Бунофф.

Месье Буноff

Я так и подумал.